Кто был первым человеком, открывшим тебя самой себе?

Моя подруга Амели. Она была тем, кто, я бы сказала, начал мою карьеру. Заставила поверить в себя, сказав: «Ты можешь и должна сделать это». Она организовала для меня поездку в Гваделупу на месяц, сказала: «Мы заставим тебя записаться. Уедем в Гваделупу, я запишу несколько треков для тебя, а ты — вокал для них, а потом мы вернемся, и ты отправишь все это людям. Это будет твоей визитной карточкой». Она никогда не продюсировала до этого, она просто жила и начала вкладываться в меня. Она видела, как я будто застряла в этом замкнутом круге, где ты хочешь обратиться за помощью к людям, чтобы создавать музыку, но у тебя при этом нет своего собственного продюсерского материала. И она дала мне эту возможность в Гваделупе. Было очень-очень сложно, потому что мы были вынуждены работать в комнате на компьютерах из 90-х, даже скорее на «прото-компьютерах». Это совсем не то, что люди обычно используют для создания музыки.

И было очень страшно, потому что в то время женщин было гораздо меньше на сцене, чем сейчас. Я думаю, сегодня мы все объединены неким виртуальным сообществом. Но я не выросла вместе с Фатимой Аль Кадири (прим. ред. — кувейтский музыкант и продюсер), я не знала женщин, которые продюсируют. Это не было чем-то, с чем я росла. Я рассуждала в духе – да, мне нравятся сложные композиции, но к тому моменту, когда я смогу создавать их, мне будет сто лет, или лучше работать с теми, кто уже умеет это делать… Я действительно думала, что я не способна делать это. Все это было похоже для меня на непреодолимую гору.

Прямо сейчас мы застряли в этом жутком мире лупов, напрасно считая, что одной репрезентативности достаточно. Я считаю, что одной её недостаточно, мне не нравится ловушка, которую она создает. Но я также осознаю и силу репрезентативности. Потому что, когда ты не имеешь ничего в мире, что выглядело бы так же, как ты – ты не существуешь. Это то, как я выросла: я выросла, не существуя. У меня не было никого в качестве публичной фигуры, на кого бы я посмотрела и сказала, что он выглядит так же, как и я.

Конечно, ты знаешь афроамериканскую поп-культуру, но это не было про меня. Я не афроамериканка, я также и не черная. Для кого-то, кто находится между множеством культур, кто не принадлежит к одной идентичности или не выглядит так, что я могу сказать: «о, я вижу, он похож на меня и он чувствует то же, что и я», ты не существуешь. У меня было довольно странное детство. Я не помню многое из него, потому что я не думала, что я существую. В музыке тоже самое – ты правда думаешь, что для тебя здесь нет места. И она (Амели) была первой, кто заставил меня принять важные для себя решения.

Какой это был год?

2014-2015-й год.

Ты сейчас сказала, будто ощущаешь, что для тебя нет места в музыке. Можешь ли ты сказать, что в ближайшее время ты все-таки сможешь найти свое место на музыкальной сцене?

Я думаю, что уже нашла.

Сейчас ты чувствуешь уверенность в себе?

Да.

Было ли какое-то недопонимание со стороны родителей в самом начале твоего пути на сцену, когда ты решила оставить прошлую карьеру?

Я не ждала, что они действительно будут поддерживать меня. Это не их жизнь. Они были напуганы и встревожены, они не поддерживали (меня).

А сейчас?

Я думаю, сейчас они понимают меня лучше. Они также видят показатели своего собственного успеха, когда приходят ко мне в Barbican, где собирается 2000 человек…

Как начинающему артисту, может быть похожему чем-то на тебя, понять свою уникальность без чьей-либо помощи, без помощи менеджеров и продюсеров? Понять, что его творчество настолько хорошо, что его должны услышать остальные?

Есть много людей, которые делают действительно дерьмовые вещи, которые не достойны того, чтобы их услышали. Есть также много прекрасных людей, которых мы никогда не слышали. И на это есть много причин. Это не связано с талантом. Это, в основном, связано с деньгами. Такова реальность, первая реальность, о которой мы должны говорить. Потому что в противном случае, если мы будем говорить только о таланте, мы не будем честны.

Мы живем в капиталистическом обществе сейчас. То, что происходит с платформами и алгоритмами – настоящее безумие. Мы никогда не наблюдали ничего подобного. Это управляется деньгами, как и все остальное. И если ты подписан на лейбле или если в твою музыку каким-то образом вложили деньги, ты имеешь гораздо больше несвободы действий, чем тот, кто не сделал этого. Такова реальность. Но я думаю, что между тем, кто понимает это как что-то базовое, как основу, и тем, кто этого не понимает, существует (большая) разница. Нет никакого совета для начинающего артиста. Потому что, я думаю, главное здесь – ты должен сам поверить в то, что ты делаешь.

Дебютный LP Lafawndah «Ancestor Boy», вышедший в марте 2019 года

Что послужило главным источником вдохновения для твоего дебютного альбома «Ancestor Boy»?

Моя жизнь и история человечества, отношения между моей жизнью и этой историей.

Что тебя вдохновляет в целом – в музыке и в жизни?

Я не знаю, как ответить на этот вопрос. Я не думаю… Вдохновение – не лучший предмет для обсуждения. Это просто способ существования, это то, как ты дышишь каждый день своей жизни. Я по-настоящему вдохновляюсь красками и цветами, различными формами и выбором в жизни тоже, возможностью коммуницировать с другими людьми. Я не могу составить список того, что меня вдохновляет. Я думаю, что как художник, ты должен быть еще и наблюдателем, ты – постоянный наблюдатель.

Но когда ты — наблюдатель, это чаще всего означает, что ты входишь в очень близкий контакт со многими вещами, и это забирает энергию. Как ты восполняешь свою энергию, когда чувствуешь себя очень уставшей после концертов и множества перелетов, например?

Я также не знаю, как ответить на этот вопрос... Я никогда не чувствую усталости. Да, иногда я «вытаскиваю» себя из мира. Но в целом чувствую, что полна жизненной энергии, и работаю очень много каждый день. Это моя суперсила.

Почему ты основала собственный лейбл Concordia?

Только потому что я не доверяю лейблам.

Почему?

Потому что я думаю, что они просто забирают много денег, и ты им нужен до тех пор, пока ты приносишь большие деньги. Что происходит все реже, особенно когда ты делаешь музыку, которая не совсем соответствует. И в таком случае это того не стоит, потому что, я думаю, сегодня есть совершенно разные способы для того, чтобы выпускать музыку и контролировать свою карьеру, и свои деньги, и то, как они расходуются. Раньше ты не мог существовать без них, но теперь это не так. И Concordia — что-то вроде желания оставить своё собственное наследие, потому что я никогда нигде не подхожу.

И для кого создан лейбл Concordia?

Для людей, у который нет дома, для музыкальных сирот.

В интервью некоторым СМИ ты описываешь свою музыку как «ритуальная клубная музыка». Подходит ли сейчас это определение к твоей музыки?

Да.

Есть ли какой-то еще музыкальный жанр, в котором ты бы хотела поработать в ближайшем будущем?

Нет, я не думаю об этом с точки зрения жанров. Для человека, который вырос без четкой генеалогии существования, то же происходит и во всем остальном, в том числе и в музыке.

Я никогда не считывала музыку по жанрам, потому что в таком случае, это должно быть какой-то ясной линией. Я никогда не чувствовала этой линии, так же, как и в моей жизни. И никогда не следовала ей, даже в своей музыкальной концепции. Я создаю свою собственную карту, я не создаю отдельных жанров.

Как ты различаешь хороший трек, который ты готова взять в свой микс, от плохого? Какими характеристиками он обладает?

Я никогда не рассуждала так, что есть плохая музыка и хорошая. Возможно, потому что я не пишу очень много музыки. Может быть, когда ты пишешь по два, три, четыре трека каждый день, ты можешь сказать – это отстой, это хорошо, это отстой, это хорошо… Я не создаю музыку так. То, как я делаю музыку – это очень выверенно. Я работаю над ней, пока не пойму, что это очень здорово.

Когда я пишу музыку — это всегда еще и очень точное желание выпустить ее. Думаю, что между мной и другими музыкантами есть небольшая разница — я не считаю себя музыкантом, я бы назвала себя коммуникатором. Я не хожу просто в студию и записываю музыку, я хочу выйти на сцену, чтобы рассказать о ней, я хочу что-то сказать. В какой-то момент я как будто застряла в своей жизни, и теперь пытаюсь установить связь с другими людьми, которые чувствуют то же самое, что и я в какой-то степени. Так мы сможем найти друг друга. Прямо сейчас я могу использовать музыку, но я также использую перформансы, текст, фильмы, возможно, я буду использовать гораздо больше фильмов. Так что я не обозначаю себя только музыкой.

Я никогда не думала так — «О, это дерьмовый трек». Имею в виду, что не все, что я делаю, прекрасно. Просто я не пишу столько, чтобы судить... У меня просто есть потребность высказаться, и я стараюсь приложить максимум усилий для того, чтобы это высказывание было достаточно красивым, чтобы им можно было поделиться.

Вы создали совместную работу вместе с Мидори Такада. С кем еще из значимых артистов, ты возможно хотела бы поработать сейчас или в ближайшем будущем?

Я не знаю. Я не живу с целью поработать с каким-то исключительным музыкантом. Меня окружают действительно успешные талантливые музыканты. Мы — друзья, у нас много общего, мы играем вместе, поддерживаем друг друга. Я чувствую, что уже делаю именно то, что должна делать, и я уже работаю с лучшими музыкантами в мире.

Если выдастся возможность, я скажу — да или нет, но не думаю только об этом.

Считаешь ли ты, что женщины-артистки на мировой музыкальной сцене сегодня представлены недостаточно хорошо?

Да, я считаю, что недостаточно.

Что нужно сделать, чтобы изменить это? В чем заключается главная проблема, на твой взгляд?

Думаю, главная проблема — это распределение власти, структура власти. До вчерашнего дня, если бы вы посмотрели на ростр, он выглядел бы примерно так - белый человек, белый человек, белый человек... Сегодня такое нормой не является. Это больше не выглядит приемлемым. И что люди делают с этим? Они продолжают удерживать остальной народ в своей власти.

Раньше один белый человек принимал решение, выступать другому белому человеку или нет. Теперь белый человек говорит: «Так, нам также нужна одна женщина и один чернокожий». Но выбор все еще совершается тем, кто представляет собой абсолютно белого человека. И это ничего не меняет, потому что именно твой опыт формирует твой выбор. Выбор, который ты собираешься сделать, исходя из твоей собственной жизни, из того, кто ты есть, будет очень отличаться от моего. И я буду восприимчива к совершенно другим вещам по сравнению с тобой, просто потому что мы – разные: просто потому, что ты – мужчина, а я – женщина, ты белый, а я – смуглая, и много других причин. География тоже очень важна, твой опыт в мире.

Если не сменить людей, который принимают решения, ничего не изменится. Потому что сейчас все то же самое. Да, все выглядит лучше, гораздо колоритнее, но все то же самое. Это по-прежнему проходит через призму одних и тех же людей. В этом-то и проблема.

Я даже не то, чтобы хотела бы видеть более активное участие женщин в чем бы то ни было, сколько видеть их на руководящих постах. Пусть будет больше разнообразия во властных структурах, а не среди артистов.

Как тебе современная клубная, да и вообще просто музыкальная сцена? Что тебе в ней не нравится?

О, нет, я многое люблю. Я не самый лучший обозреватель современной сцены, просто потому что моя музыкальная жизнь слегка удалена (от неё). Я не зацикливаюсь на каком-то определенном моменте, я живу в различных временных отрезках одновременно — и в том, что было 100 лет назад, и в том, что происходит прямо сейчас...

Но, возможно, у тебя просто есть ощущение, что с клубной и музыкальной сценой что-то не так?

Я думаю, то, что не так, — это Spotify и Apple Music. Они создают иллюзию доступности... приносят прибыль пятерым людям вместо всех остальных. И это то, как функционирует мир. Это порождает очень плохую музыку. И это убивает музыку. Проблема в платформах, да.

Какие у тебя взаимоотношения с интернетом? Как ты взаимодействуешь с социальными сетями?

Интернетом я пользуюсь совсем не так, как мое поколение. Я им пользуюсь, наверное, так как им пользовались лет 10 назад (смеется). Ну, просто мне это не совсем близко. Интернет помогает некоторым людям не чувствовать себя слишком одинокими, найти единомышленников. А я ничего такого никогда не ощущала, и как будто что-то упустила. Поэтому немного его побаиваюсь.

Да, мы сейчас все связаны, но у этого коннекта есть и оборотная, мрачная сторона. И за этот коннект мы платим большую цену. Нашим миром правят самые ужасные люди за всю известную нам историю. И сейчас большие данные опаснее нефти. Самый дорогой товар на земле сейчас — это наши данные. И как они используются? Они используются против нас. Они используются против нас в правительстве России, в правительстве Великобритании, в правительстве Бразилии. Это происходит по всему миру. Они все друзья, все эти люди. Я не хочу показаться конспирологом. Вы можете проверить это в интернете. Все они являются частью одной программы, хотят одного и того же, и в данный момент получают это.

Не знаю... Никогда в интернете я себя не ощущала спокойно, даже несмотря на очевидные плюсы... И это всего лишь идея связанности всех со всеми, и мне приходится за это платить. И мне дико не нравится та цена, которую я вынуждена платить. Так что у меня с интернетом сложные отношения.

В какой-то степени я также считаю себя коммуникатором и пишу музыку, потому что хочу поговорить с людьми. При этом я заметила, что эти платформы не позволяют мне действительно общаться с людьми, которых я хочу знать. Если у меня 10 тысяч подписчиков, например, мои посты увидят всего лишь сотня людей. И я чувствую себя разобщенной, потерянной в каком-то смысле, благодаря случайным алгоритмам, встроенным в эти платформы. Так что я никогда не испытывала того же к Интернету, что могли бы испытывать другие люди, которых я знаю.

В интервью нью-йоркскому порталу The Kitchen ты сказала очень хорошие слова: «Я думаю, что социальная функция, которую музыка до сих пор выполняет во многих местах мира, в ряде случаев связана с использованием ее в качестве катарсиса, в греческом смысле слова». Мне кажется, довольно сложно приблизиться к такого рода опыту во время выступления сейчас, но все-таки как мы можем прийти к такому контакту? В музыкальной индустрии?

О, в музыкальной индустрии — не знаю. Я не думаю, что это хороший вопрос, потому что музыкальная индустрия не думает об этом. Если ты скажешь мне, в каком контексте…

Хорошо, тогда скажи, в каком контексте это возможно?

Я думаю, что контекст очень важен. Прежде всего, (важно), где ты выступаешь, какая история у этого места. Архитектура пространства очень важна. Как расположены вещи внутри пространства, когда ты находишься в нем. Это первое. Невозможно пережить катарсис в холодном бездушном пространстве.

Потом, конечно, деньги. Это очень важно. Кто может позволить себе прийти на твой концерт, какова связь между потреблением алкоголя и пространством. Потому что в большинстве случаев для площадки алкоголь – это главное. И мне не кажется, что катарсис возможен в таком случае. Чтобы мы могли перейти в другое ментальное пространство, нужно убрать алкоголь из эпицентра событий. Или всё это будет не про катарсис... Опыт, о котором мы говорили, никак не связан с алкоголем. В большинстве культур считается, что алкоголь для этого не требуется. Люди достигали этого состояния в трезвом виде. Не имея даже ни одного грамма травы или чего-то подобного в крови.

И я думаю, что многое зависит от замысла, от самой музыки. Не думаю, что можно получить подобный опыт на концерте Арианы Гранде, просто потому что, это не совпадает с ее изначальным замыслом. Можно просто хорошо провести время и не более того. Каких-то глубинных вещей это не затронет. И чтобы вызвать такое состояние, ты как музыкант сам для начала должен впасть в него. Я говорю не про одержимость, а про то, как увлечь за собой людей.

Когда ты взаимодействуешь с публикой во время выступления, как ты понимаешь, что тот самый контакт с ней найден?

Это трудно описать, но обычно понимаешь сразу. Иногда хватает одного человека. Не обязательно для этого нужна толпа. Возникает некое состояние близости. Иногда я вижу, чувствую их внимание, концентрацию. Иногда это может быть немного странная аудитория, достаточно холодная или очень сдержанная. Иногда я ошибаюсь, в том смысле, что думаю, что люди готовы зайти чуть дальше.